[lain iwakura]

Название: Eyes On Target
Автор: lain iwakura
Бета: Ollennee
Рейтинг: G
Жанр: мистика, приключения, повседневность, психология.
Персонаж: Клэри Фрэй, Джослин Фрэй, Люк Герроуэй, Саймон Льюис, Джейс Вэйланд, Алек Лайтвуд, Изабель Лайтвуд, Магнус Бэйн, ОЖП, ОМП
Перинги: канонные, ОЖП/Саймон, ОЖП/Джейс.
Краткое содержание: Что, если Клэри - вовсе не Клэри?
Легко ли быть героиней? Так ли даром достались ей слава, почет и любовь? Cможет ли другой человек получить то же самое?
Каково это - оказаться в чужой шкуре? Попробовать на вкус жизнь простой американской девочки из такой непростой семьи Фрэй?
И получится ли, побывав на ее месте, не забыть о своей цели?
Keep calm and eyes on target.
От автора: позориться - так позориться. Эксперимент с каноном, начиная с первой книги серии. Я бы сказала, деконструкция жанра "попаданки", но есть ли там, что деконструировать?
Покорно принимаю обвинения в мэри-сьюизме. Спасибо Сьюзан Коллинз за наше счастливое детство.

Prologue. Redhead.

Prologue. Redhead.

Я рыжая.

Первые две минуты это все, о чем я могу думать.
Я рыжая, и у меня веснушки. Не только на лице, но и — я заглядываю в вырез, а потом оттягиваю пояс домашних штанов, — по всему телу. И я рыжая. Тоже везде.
Прислоняюсь лбом к зеркалу. Отражение делает то же самое.
Я смотрю в незнакомые глаза. Мне неловко и неуютно. У меня полное ощущение, что я сую нос в лицо чужому человеку.
Но это не так.
Это мое лицо.
Теперь.
В зеркале отражается календарь, но я не могу сразу понять дату, потому что каждый сантиметр на нем изрисован линиями, завихрениями, какими-то листочками, и это ужасно отвлекает. И потом, я не могу перестать коситься на свое отражение: все жду, что оно либо убежит, либо изменится.
Поэтому я отворачиваюсь от зеркала и смотрю на календарь.
7 января 2007 года.
Наверное, эта дата должна что-то символизировать, но я и понятия не имею что. Кажется, православное рождество. В квартале от Института есть приход святого Петра или Павла, или кого-то еще: туда постоянно ходят русские иммигранты, и вроде бы я помню, что они собирались на праздник в начале зимы.
Но даже если я права, это не имеет никакого отношения ко мне.
Я закрываю глаза и убираю со лба челку. Пальцы путаются в кудрявых прядях. Ах да, у меня же длинные волосы. И они уже начинают раздражать. Я судорожно роюсь в карманах в надежде найти там резинку, но ее нет.
Я состригла косу лет в тринадцать, после переезда. Уже не помню, как это. Волосы щекочут шею. Неужели можно не замечать?
Резинки нет нигде.
Нет ни резинки, ни стило — ничего из тех вещей, к которым я привыкла. Зато на столе разбросаны тетради и учебники, а в правом ящике целый склад рисовальных принадлежностей.
В левом ящике ноутбук. Вытаскиваю, открываю, включаю.
Экран не реагирует, зато весело мигает лампочка батареи. Разряжена.
Я оглядываю комнату: кровать не заправлена, дверца платяного шкафа наполовину открыта, на кресле лежат носки, какая-то скомканная тряпка и подушка, на подоконнике валяется плед. Хвост от зарядки торчит из-за шкафа. Видимо, там розетка, в которую он воткнут.
Даже я знаю, что таким образом можно убить адаптер.
Волосы лезут в лицо, нос чешется почти невыносимо.
Снова смотрю на календарь. Седьмое января. А все начинается в августе.
У меня полгода, чтобы привыкнуть. И приготовиться.
На счету каждая минута. Начинать надо прямо сейчас.
Я расчищаю на столе место, кладу листок бумаги, нахожу ручку и медленно вывожу посреди листка свое новое имя.
Я знаю, что за почерк отвечает моторная память — память тела, а не разума, — но видеть, как из-под моей руки выходят совершенно чужие буквы, странновато.
К-л-э-р-и Ф-р-э-й.
Жду какого-то откровения, какого-то необычного чувства — чего-нибудь достойного момента, но все, что приходит в голову, — нужно составить список вещей, которые необходимо выучить за сегодняшний день.

Part 1. Brave New World

Part 1. Brave New World

Sometimes I see
How the brave new world arrives
And I see how it thrives
In the ashes of our lives

Abba - Happy New Year

Нога соскальзывает с ножки стула и повисает в воздухе. Это уже третий или четвертый раз, и я ужасно раздражена. Кладу ногу на ногу, цепляю правую ступню за голень. Все равно неудобно.
Мне все неудобно.
Я не выспалась, потому что не могла заснуть, как привыкла, на животе, от завтрака меня подташнивает до сих пор, и я не могу перестать думать о том, что даже не знаю, есть ли у меня аллергии. Лифчик раздражающе свободный, лямка постоянно сползает, у всех вещей рукава такие длинные, что цепляют пальцы, и я не достаю ногами до пола.
Последнее просто сводит меня с ума.
Я перекладываю ноги и подпираю щеку рукой: пытаюсь таким образом скрыть, что засыпаю сидя.
Это третий урок. Понятия не имею, чему он посвящен, понятия не имею, сколько их еще будет сегодня, понятия не имею, нужно ли будет идти в другой класс. Мой единственный ориентир — Саймон Льюис: я просто хожу за ним по пятам и стараюсь повторять все, что он делает.
Первый день новой жизни только начался, а я уже выдохлась.
Надеюсь, меня не спросят.
На первых двух уроках это произошло, и я не смогла ответить ни на один вопрос. Не знаю, были ли они повышенной сложности или такими, которые должны быть понятны даже ребенку, и относились ли вообще к предмету урока, но косых взглядов со стороны других учеников хватило. А косые взгляды — последнее, что мне сейчас нужно.
Нога опять соскальзывает. Это так бесит!
Я вся чешусь из-за волос и из-за того, что хочу спать, и не могу расслабиться, потому что сидеть неудобно, а учитель продолжает нудно выкликать какого-то ученика, и если он не прекратит, то я сойду с ума.
— Фрэй! Фрэй!.. Фрэй, ты спишь, что ли?! - говорит он, уже стоя над моей головой, и я понимаю, что все это время нерадивым учеником была я.
Мне приходится выйти к доске, потому что после такого невнимания, неуважения и чего-то еще, что я пропускаю мимо ушей, я заслуживаю публичной порки.
— Итак, Фрэй, если тебе так скучно слушать меня, поведай классу сама о президентстве Бенджамина Франклина.
На самом деле это лучше, чем предыдущие два раза. Имя, сказанное учителем, я по крайней мере слышала. Иногда этого человека изображают на купюрах, значит, в истории Америки он сыграл не последнюю роль.
И это все, что я знаю о Бенджамине Франклине.
Я смотрю на класс. Большинству неинтересно или неприятно, но в паре взглядов читается искренняя заинтересованность процессом.
Мудаки есть везде.
Нужно постараться, чтобы изобрести оправдание тому, что я ни слова не могу сказать по заданной теме. Учитель явно не собирается ни помогать мне, ни даже комментировать мое затягивающееся молчание. У меня же нет идей, чем заполнить повисшую в классе тишину.
Ученики начинают ерзать и оглядываться. Все больше взглядов устремлено на меня. Я смотрю себе под ноги и считаю: сначала до десяти, потом до ста. Молчание давит на меня так же, как и на класс, но сказать мне все равно нечего, любое объяснение теперь будет бессмысленным, так что я просто жду.
Я потерпела неудачу. Это очевидно. Вчера я целый вечер учила то, что, мне казалось, необходимо будет знать в первый день моей новой жизни: свою дату рождения, возраст, адрес и домашний телефон, имена родственников и одноклассников, которые нашла в старом классном альбоме. Оказалось, что я совершенно неверно расставила приоритеты.
Завтра буду умнее.
Молчание становится совсем невыносимым, и наконец учитель ломается.
— Что, так и будем отмалчиваться? Фрэй, я к тебе обращаюсь. Ты отвечать будешь?
- Нет, сэр. - Неужели еще не очевидно, что мне просто нечего сказать?
- Отлично. Поздравляю. Отправляйся к директору... Второй раз на этой неделе, Фрэй. Второй раз.

Меня отводят к директору и оставляют в приемной. За спиной у секретаря — она смотрит на меня с привычной усталостью, — зеркало, но я стараюсь на него не коситься.
Проходит минут пятнадцать, прежде чем меня вызывают.
Кабинет у директора крохотный, едва хватает места ему и мне, и ярко освещен. Я ждала чего-то более внушительного, а сейчас у меня ощущение, что мне вот-вот начнут что-нибудь продавать. Сам директор тоже крохотный, с блестящей, будто начищенной лысиной.
— Сегодня вы превзошли сами себя, мисс Фрэй. Три двойки за один день — это новый рекорд школы. Не припомню, когда еще мне случалось подобное видеть, — он смешно кивает после каждого предложения, как будто подбадривает сам себя. По лысине гуляет солнечный зайчик. Я пытаюсь не смотреть на него, но это почти невозможно.
Очевидно, что Клэри Фрэй в кабинете директора не первый раз. Если в начале его монолога я немного переживала, что сегодняшний день действительно особенный из-за моего провала, то теперь убеждаюсь: причин для волнения нет. «Моя» успеваемость оставляет желать лучшего уже давно. Это хорошо, но почему-то все равно неприятно. Когда директор говорит: «Если вы не справляетесь с нашей программой, подыщите себе место по уровню, Фрэй», — возражение едва не срывается с губ.
Хотя мне нечего возразить. Я думаю, что он совершенно прав, по крайней мере, относительно меня. Возможно, относительно Клэри тоже.
— Как это ни печально, но я вынужден вызвать вашу мать для серьезного разговора.
— Нет, не надо, пожалуйста! — мой возглас звучит совершенно естественно, потому что я действительно взволнована. Происходящее только что перестало быть беспредметным выговором.
Я не готова к встрече с Джослин Фрэй. Совсем не готова.

Я видела ее один или два раза в жизни и не знаю, какое впечатление она произвела. О ней много говорили: она одна решилась бросить вызов Валентину, сорвала Восстание, спасла Договоры. Кто-то называл ее героиней, но большинство выражалось более осторожно. Иногда кто-нибудь решался спросить, было ли у нее право забирать Чашу смерти.
Когда мне довелось увидеть ее — издалека, в Зале Совета, — признаюсь, я была разочарована. Юджин сказал, что у нее такое лицо, как будто ей вечно все должны, а мне она почему-то напомнила мою собственную мать.
Сегодня утром я долго выбирала момент, чтобы уйти из дома, не столкнувшись с Джослин. Боялась, что она почувствует неладное. В результате меня спас Саймон Льюис: оказалось, он часто заходит за Клэри перед школой.
С ним тоже было нелегко: мы плелись через парк, он о чем-то болтал, а я отмалчивалась. Но он решил, что я просто не в духе или не выспалась, по крайней мере, об этом он спросил на пороге школы. Я кивнула.
Хорошо, что правда настолько невероятна, что никому не придет в голову. И все же я опасаюсь материнского инстинкта Джослин и надеялась оттянуть наше «знакомство».
А теперь мне предстоит сидеть рядом с ней в этом крошечном кабинете и слушать, как директор рассказывает о моих успехах в учебе.
— Я предупреждал, Фрэй, что этим кончится, — директор непреклонен. Он снова отсылает меня в приемную.
За дверью в коридор шум. Наверное, перемена. Я пытаюсь сесть и расслабиться, но ничего не выходит. В результате, секретарша повышает голос, потому что моя ходьба из угла в угол мешает ей работать.
— Не надо обращаться ко мне в таком тоне. — Я очень устала, и хочу, чтобы меня не трогали.
— Не хамите мне, милочка! — бросает секретарь и, поджав губы, добавляет: — Ишь, взяла манеру... «В таком тоне»...
Кровь мгновенно приливает к лицу. Я уже готова ответить — и тут ловлю свое маленькое и растрепанное отражение в зеркале.
Школьница-малолетка недовольна тоном выговора.
Я понимаю, почему секретарь возмущается.
Когда мне было пятнадцать, мне тоже не приходило в голову требовать к себе уважения.

В результате встреча с Джослин проходит для меня почти незаметно. Она куда больше увлечена разговором с директором, чем мной. Убеждает его дать нам еще один шанс.
— Я понимаю ваше непростое положение, мэм. Но и вы поймите меня. Клэри невнимательна, она регулярно не слушает на уроках и не выполняет домашние задания. У девочки светлая голова, — он ободряюще улыбается мне, хотя полчаса назад грозил будущим официантки в придорожном кафе, — но она совершенно не желает применить ее к учебе.
Джослин кивает и принимается его уговаривать. Обещает провести воспитательную беседу. Тщательнее следить за моей успеваемостью. Проверять домашнее задание.
Бросает на меня полные укоризны взгляды.
Я стыдливо изучаю свои ботинки. Они большие, грубые и желтые. На мой взгляд, у Клэри странный вкус в одежде.
Директор устало кивает. Он явно слышит все эти мольбы и обещания не в первый раз.
Это похоже на переговоры с кланом вампиров. Мы требуем не забирать примитивных, они требуют не лезть на их территорию, мы угрожаем друг другу расправой, но все понимают, что ничего не изменится.
В конце концов директор трет лысину, берет с меня слово исправить неуды и отпускает нас. Джослин велит мне забрать вещи и везет домой. По дороге мы молчим, и она на меня не смотрит.
Я дышу спокойнее.
Выговор начинается на лестничной клетке.
— Я очень разочарована, Клэри, — говорит Джослин, возясь с замком. Я отмалчиваюсь в надежде, что этим и отделаюсь.
— Я очень разочарована, — повторяет она, впуская меня в квартиру.
Обстановка у них небогатая, мебель в прихожей видала лучшие времена. Но светло, достаточно чисто и аккуратно. Мне в глаза бросается косяк, расписанный такими же листочками, что и календарь в комнате Клэри. В этом рисунке есть что-то навязчивое. Сколько лет она уже рисует такие листья?
С другой стороны, сам жест — оставить детские художества украшать прихожую - кажется мне очень милым.
— Ты понимаешь, сколько сил я вкладываю в то, чтобы дать тебе приличное образование?
Киваю. Я думала, что образование у примитивных одинаково положено всем, но Джослин лучше знать.
— Неужели так сложно — делать уроки? Слушать на занятиях? — она разувается и идет на кухню. Я вынуждена следовать за ней.
Меня раздражает, что она делает паузы после каждой фразы.
Выговор продолжается. Я стараюсь кивать и выглядеть виноватой. На завтрак я почти ничего не смогла съесть, так что взгляд помимо воли устремляется к холодильнику, который стоит за спиной Джослин. Мне хочется как можно быстрее прекратить воспитательную беседу и поесть, потому что за оставшийся день нужно во многом разобраться, но, похоже, я делаю что-то неправильно, потому что на мое «Я понимаю» Джослин взрывается:
— Ты издеваешься надо мной?! Как можно не ответить на простейший вопрос?! Клэри, как?! Объясни мне, что, ты не знаешь, кто такой Бенджамин Франклин?!
Бормочу что-то вроде
«Я забыла» — и это снова неправильное решение. Джослин срывается с места и почему-то хватает меня за плечи, словно я только что призналась в том, кто я такая.
— Клэри, — шепчет она. Мне кажется, я слышу слезы в ее голосе. Все происходящее очень странно. — Клэри, как можно это забыть?
Я вообще не люблю, когда меня трогают, а тем более когда лезут в лицо. Реакция почти автоматическая: я повожу плечами, пытаясь сбросить ее руки.
Лицо Джослин искажается, она отпускает меня и отворачивается, уходит на кухню. Я вижу, что ее плечи дергаются.
— За что, Клэри? За что ты так со мной?..
Идей у меня нет. Утешить Джослин я не могу: подростки так не поступают, мне кажется. По крайней мере, я свою мать никогда не утешала. Сказать мне тоже нечего. Я подбираю сумку и ухожу в спальню Клэри.
Уже закрыв дверь, я понимаю, что пробормотала «Извините».
Надеюсь, Джослин не слышала.

Жизнь Клэри явно сложнее, чем кажется. Сегодняшние мои выступления были из рук вон плохи. Меня оправдывает только то, что это — первый день.
Всхлипы — Джослин действительно плачет, и меня это порядком беспокоит, — доносятся с кухни еще минут десять, потом я слышу, как хлопает дверь и из-за стенки раздаются звуки телевизора. Идет какое-то ток-шоу. Я вдруг понимаю, что еще середина дня. Почему Джослин не на работе? Она была вынуждена уйти раньше, чтобы забрать дочь? Или она работает дома?
Надеюсь, что первый вариант — правильный. Чем реже мы будем пересекаться, тем менее болезненно все пройдет для обеих.
Я иду на кухню, забираю из холодильника нетронутые за завтраком бутерброды и отношу в комнату.
Мне предстоит проделать большую работу. Никакого отношения к домашнему заданию она, конечно, не имеет, и если Джослин решит выполнить свою угрозу и проверить, как я готовлюсь к завтрашней учебе, ее ждет большой сюрприз. Но пока не похоже, чтобы она торопилась заходить: телевизор в гостиной шумит как ни в чем не бывало.
Я жую бутерброд и методично пишу на обороте очередного рисунка Клэри — их в комнате столько, что, мне кажется, я могу найти парочку в ящике с нижним бельем, — все, что мне известно о событиях, предшествовавших Войне смерти. Пытаюсь даже восстановить их хронологию, но очень быстро понимаю, что с этим плохо: слишком многое успело произойти за какую-то пару недель в августе 2007 года.
Самое неприятное, что выясняется в процессе: я понятия не имею, с чего все началось. Для меня, как и для всего Конклава, события выглядели примерно так: жизнь шла своим чередом, а потом откуда ни возьмись появилась странная девочка Клэри Фрэй, вооруженная Чашей смерти, которой тут же завладел Валентин Моргенштерн... Где, к слову, они ее взяли?
Я оглядываюсь, пораженная своим открытием. Черт возьми! Где-то прямо в этой квартире, может, даже в той самой комнате, где я сижу, спрятан один из трех символов бытия сумеречных охотников! Мой взгляд судорожно скользит по полкам — чем дьявол не шутит?! Но я вижу только мешанину из книжек, дисков, каких-то побрякушек — и везде, просто на каждом свободном сантиметре, рисунки: на огрызках бумаги, на полноценных альбомных листках, даже пара расписанных вездесущими листьями стекол блестят на полке у входа. Не знаю почему, но меня все они напрягают. Эти бесконечные лица, рожи, гримасы (о, Клэри любит рисовать демонов: тут половина Лексикона проиллюстрирована!) смотрят на меня с таким осуждением, как будто собираются выпрыгнуть из картин и побежать просвещать Джослин о том, что стало с ее дочуркой. Особенно меня бесит гремлин рядом с рабочим столом. Я срываю рисунок, комкаю и отправляю в мусорное ведро.
И промахиваюсь.
Что?
Стоп, как?!
Я не лучник, и метательные ножи я тоже не люблю, но надо быть слепой, чтобы не попасть в цель с полутора метров.
Я беру еще один рисунок: какого-то карикатурно мрачного и прекрасного юношу, — сминаю и бросаю. На этот раз я целюсь, так что бумажный шарик падает точно в ведро, однако я все равно чувствую, что кисть не желает принимать правильное положение, что рука и глаза не хотят работать как единое целое.
Все плохо. Я переворачиваю листок с записями, встаю и подхожу к зеркалу. В первую секунду тянет отвести глаза, но если я хочу, чтобы это сработало, мне нужно привыкнуть к тому, как я выгляжу. Со вздохом закатываю рукава, потом задираю кофточку. Руки у меня тонюсенькие, живот плоский, но какой-то вялый, невнятный. И вся я такая же: маленькая, худая, встрепанная и совершенно лишенная какой-либо мышечной массы.
Есть одно слово, которое описывает то, что отражается в зеркале, и это очень плохое слово.
Даже два очень плохих слова.
Я слабая и беззащитная.
И это представляет собой проблему.
Отворачиваюсь от зеркала, одергиваю кофточку: неприятно, все равно неприятно! И вдруг слышу голос из соседней комнаты.
— ...А если нет? Откуда ты знаешь, Люк? — Джослин говорит с кем-то по телефону. Вообще-то меня это не касается, но стенки в квартире картонные, так что я против воли вынуждена быть свидетелем разговора.
В следующую минуту я уже радуюсь этому обстоятельству.
Они обсуждают Клэри.
— У нее провалы в памяти! Как ты считаешь, что я должна думать?!. Может, они уже давно есть, откуда мне знать?!. Я не понимаю, почему ты его выгораживаешь!.. Вот что, Люк, это все еще моя дочь, так что я и буду решать. Завтра мы пойдем к Бэйну, пусть разбирается!.. Нет, у меня не истерика! Не нравится — можешь не приходить!.. Спасибо, Люк! Спасибо тебе большое за поддержку! Все, до свидания.
Она явно бросает трубку, а потом — да что ж такое! — я опять слышу всхлипы.
У Джослин большие проблемы. Но у меня они куда больше.
Фамилия Бэйн мне знакома. Когда началась вся история с культом Лилит, Магнус приехал к нам следом за Алеком Лайтвудом, и у меня была возможность пообщаться с ним лично.
Эстер его терпеть не может, я, в общем-то, отношусь к нему нормально, но сейчас он — одна из самых больших угроз моей безопасности.
Не знаю, может ли он почувствовать следы заклинания Эстер, которое отправило меня сюда, не уверена даже, что это было заклинание, а не что-то другое, но если такой сильный маг начнет выяснять причину провалов в памяти «Клэри», шансов у меня будет немного.
Подстегнутая моим беспокойством, память подкидывает неожиданное воспоминание: кажется, Изабель рассказывала, что Магнус накладывал на Клэри какой-то отворот или нечто подобное. Силюсь вспомнить, что конкретно она говорила по этому поводу, но в тот момент меня подробности биографии Клэри не интересовали, так что я пропустила ее слова мимо ушей.
Называется, знала бы, где упаду...
Сожалениями я сейчас себе не помогу. Черт! Демонские рожи на рисунках откровенно хохочут надо мной.
Нужен план. Срочно нужен какой-нибудь, самый нелепый план.
Первая идея, которая приходит на ум, — схватить вещи, какие-нибудь деньги и выскользнуть в окно. Когда Джослин придет за мной, я буду уже на канадской границе...
Но только это не так. Я не уверена, что смогу даже слезть по водостоку, не сломав себе ничего. Моим ручкам-спичкам я доверю держать разве что карандаш, а моим ножкам — пройти до школы и обратно. О том чтобы куда-то убраться, не идет и речи. И куда? Я не могу и на секунду позволить себе забыть: у меня другое лицо и другое имя, и они оба ничего не значат ни для одного из тех людей, которых я могла бы просить о помощи.
И потом, побег уведет меня прочь от цели, а не приблизит к ней.
Падаю на кровать и закрываю глаза руками. Давай, гениальная идея, ты очень нужна сейчас.
В голове пусто. Под веками пляшут цветные огоньки. Кровать у Клэри мягкая: я лежу как на облаке. Хороших мыслей по-прежнему нет. Я как будто скребу по дну сухого колодца. Может, две минуты тишины и покоя помогут мне начать соображать?..
Две минуты превращаются в три, потом в четыре. Я лежу с закрытыми глазами и слушаю, как за стенкой бодрая музыка сменяется деловым голосом диктора. Он объявляет главные новости дня. Я решаю, что встану, когда он закончит перечисление, но это происходит так быстро, что я не успеваю и жду конца первого репортажа... Да, сейчас я встану... Начинается второй — о розыске какого-то насильника... Берут интервью у выжившей жертвы... После него я...
Меня будят финальные титры. Я вскакиваю с жутким ощущением, что проспала полдня. Сердце колотится, во рту сухо и противно. Нервно ищу глазами часы, но в комнате их нет. Ни одних часов. Как она так живет?
Встаю с кровати. Меня немного пошатывает — неужели это результат всего одного пропущенного завтрака?! Роюсь в сумке, нахожу мобильный и понимаю, что отключилась не больше чем на пятнадцать минут.
Сажусь обратно.
Никакой причины для учащенного сердцебиения или головокружения, или предшевствовавшей им внезапной сонливости нет. Кроме той, что я не знаю, как работает это тело. И, судя по всему, работает оно плохо.
По-моему, засыпая, я что-то придумала. Мелькнула какая-то мысль... о жертве изнасилования...
Да. Точно.
В первую секунду идея кажется мне гениальной, во вторую — уже не очень. Но она решит мои насущные проблемы.
И, если подумать, даже те, которые не приходили мне в голову.
Минут двадцать я хожу по комнате и проговариваю про себя новую легенду. С каждым повтором я вижу в ней все больше дыр и даже хочу от нее отказаться. Но время идет, других мыслей нет, а когда я пробую изобрести что-нибудь новенькое, то все равно возвращаюсь к тому, с чего начала.
Наконец я уверена. Легенда отскакивает у меня от зубов. Если закрыть глаза, я даже могу представить, как все было. Тем не менее требуется усилие, чтобы заставить себя выйти из комнаты и пойти в гостиную к Джослин.
Я не люблю врать. Или просить прощения.

Джослин сидит в кресле, закутавшись в плед, и смотрит в телевизор с таким видом, словно там показывают ее личного врага. Я сажусь на пуфик рядом с ней и жду, пока на меня обратят внимание.
Этого не происходит. Я вижу, как играют желваки у Джослин на лице и даю себе еще две минуты. Пока идет реклама.
Реклама заканчивается, а Джослин все еще молчит и даже не смотрит в мою сторону.
Я делаю глубокий вдох. Нужно начать разговор.
Тут у меня проблема.
Я знаю первое слово, которое должна сказать, но оно застревает в горле.
Этого затруднения я не предвидела. Несколько раз мне кажется, что я сейчас открою рот и все-таки скажу то, что нужно, но в итоге ничего не происходит. А Джослин, видимо, готова ждать долго.
Я уверена, что смогла бы ее переупрямить, но мне нужна не победа, а результат. Я еще и еще раз обкатываю в голове первые слова запланированного монолога: «Мама, я хочу объяснить...»
Но я не могу сказать «мама» чужому человеку.
Не сегодня так завтра это все равно придется сделать.
Значит, сделаю. Завтра.
Я складываю руки на коленях и, глядя на покрытые веснушками пальцы — немного похожие старческие пятна, — говорю:
— Я хочу объяснить свое поведение.
По-прежнему никакой реакции. Джослин умеет показать, что недовольна.
Ладно же.
— Вчера ко мне пристал какой-то мужчина...
Вот теперь она заинтересовалась моими словами.
— Кто? Какой?! — Пожалуй, даже слишком сильно.
— Не знаю. Какой-то извращенец, — пожимаю плечами. Удивительно, как просто врать, когда тебе отвечают.
— Что он хотел? — тихо спрашивает Джослин. Я вообще не понимаю эту женщину, но она явно обеспокоена моим рассказом, а ведь я еще даже не начала. Так что теперь главное — не упустить свой шанс.
Я хочу ответить, но оказывается, что это не так-то просто. Тема, которую я выбрала, довольно щекотливая, поэтому объяснять, чего добивался мой вымышленный обидчик, неловко.
— Он хотел... Он меня домогался. Сексуально. Снял штаны.
Джослин дергается, отстраняется. Я не могу истолковать смесь чувств, отражающихся на ее лице. Наверное, это испуг. В основном. Я не уверена, но все равно торопливо успокаиваю:
— Он ничего страшного мне не сделал. — Еще не запутаться бы в показаниях. — Не трогал меня. Но я очень испугалась.
— Почему ты мне ничего не сказала?! — перебивает меня Джослин и опять хватает за плечи. Две минуты назад не хотела даже головы в мою сторону повернуть. А сейчас хватает. Я теряюсь. — Почему ты не рассказала?! Клэри! Я просила тебя! Я просила всегда говорить мне! Просила?!
Киваю. Наверное, просила. Это, безусловно, все очень существенно сейчас.
— Клэри, почему ты все время все от меня скрываешь?! Ты должна была сразу пойти ко мне! Что я теперь... Что я должна делать теперь?! Как я должна поступить? Скажи, Клэри, как мне теперь со всем этим разбираться?!
Я стараюсь не оценивать Джослин. Относиться к ней нейтрально. Нам как-то взаимодействовать, и не стоит начинать все с отрицательного настроя.
Я правда стараюсь. Но не получается.
Она меня злит.
— Что мне делать с тобой, Клэри?.. Как быть?..
Прямо чувствую, как она на меня давит.
— Можно я закончу? — Мне нужно договорить, и я это сделаю.
Джослин меняется в лице, но не спорит.
— Этот извращенец меня не тронул. Но я целый день переживала из-за того, что не смогла дать ему отпор, — слово в слово повторяю отрепетированный текст. — Я почувствовала себя, — Вот оно! — слабой и беззащитной. Из-за этого чувства я не могла сосредоточиться на занятиях. Я больше не хочу, чтобы со мной такое происходило. Поэтому мне нужно, чтобы ты записала меня на занятия по самообороне.
Я опять не знаю, что значит застывшее лицо Джослин. Мне кажется, что я перегнула палку. Все шло хорошо, естественно, пока я не заткнула ее и не выложила весь этот монолог.
Он звучал куда убедительнее, пока я проговаривала его в тишине комнаты Клэри.
Не удивлюсь, если Джослин пошлет меня к черту.
Не удивлюсь, если она схватит трубку и вызовет Магнуса Бэйна.
Придумать новый план я не успеваю, остается надеяться на удачу и интуицию.
Джослин медленно откидывается в кресле.
— Клэри. Иди в свою комнату. Пожалуйста.
О. Черт.

Десять минут спустя — я хожу кругами, не в силах поверить, что умудрилась испортить все за какой-то день, — Джослин тихо входит в комнату и садится на кровать.
И просит у меня прощения.
Она перенервничала. Она испугалась. Ей страшно представить, что кто-то мог причинить мне вред.
Ей страшно, а мне стыдно. Я разозлилась на нее за то, что она слишком эмоционально отреагировала на мой выдуманный рассказ. Но она понятия не имеет о том, что я ей наврала. Конечно, она переживает, я этого и добивалась.
— Клэри, очень прошу тебя, пожалуйста, если что-нибудь плохое случается, не держи это в себе... Ты всегда можешь рассказать, поделиться... тем более такими вещами... Поверь, я больше всего на свете хочу, чтобы ты была в безопасности.
Я верю, что она хочет. Я тоже много чего хочу.
Например, чтобы она не делала того, что она делает — хлопает по покрывалу подле себя.
Это именно то, чего я опасалась. Я сейчас должна сесть рядом с женщиной, которую вижу второй раз в жизни, и обнять ее так, будто мы обе пережили тяжелую ссору.
Я двигаюсь как оловянный солдатик. Стоит мне сесть, как она прижимает меня к себе.
Я не шевелюсь, потому что мой первый порыв — отстраниться — никуда не годится. Даю себе секунд двадцать.
Важно помнить, что все происходящее имеет цель.
Я обнимаю Джослин.
Похоже, я наконец-то сделала все правильно. Джослин с улыбкой отпускает меня, и мы обмениваемся обещаниями: она — что мы завтра же выберем секцию боевых искусств поближе к дому, а я — что не буду ходить там, где ко мне приставал извращенец.
И что мы будем доверять друг другу и честно рассказывать обо всем, что происходит в наших жизнях.
Видимо, у вранья есть уровни, и я только что вышла на новый, потому что после фальшивых объятий эти обещания даются мне без малейшего труда.
— А теперь делай уроки, — полушутя наставляет меня Джослин и уходит из комнаты.
Победа.

Уже за полночь. Я лежу в кровати и разглядываю потолок. Удивительно, что на нем ничего не нарисовано.
Весь вечер был потрачен на поиски и систематизацию информации, которая может пригодиться завтра, — с учетом сегодняшних фиаско. Смешно, но да, в итоге я сделала домашнее задание. Надеюсь, что по нужным предметам. Надеюсь, что нужным образом.
Я знаю, что усталость скоро возьмет свое. Но пока я смотрю в темноту и повторяю про себя то, что должна запомнить, как Клятву сумеречного охотника.
Меня зовут Клэри Фрэй.
Мне пятнадцать лет.
Я проживаю по адресу Нью-Йорк, Бруклин, Беркли Плэйс, 807.
Я учусь в старшей школе, в десятом классе.
Мою мать зовут Джослин Фрэй. Мой отец...

Меня зовут Мери-Джейн Торчстоун.
Мне двадцать три года.
Я проживаю в Чикаго и являюсь временно исполняющей обязанности главы Чикагского института.
Моих покойных родителей звали Уильям и Мария Торчстоун, брата — Джереми.
Полтора года назад я понятия не имела, кто такая Клэри Фрэй, а теперь нахожусь в ее теле.
Чтобы все встало на свои места, мне нужно вызвать ангела.

Part 2. Leave Me Alone (I'm Lonely)

Part 2. Leave Me Alone (I'm Lonely)

You taste so sweet
But I can't eat the same thing every day
Cuttin off the phone
Leave me the ***k alone

Pink - Leave Me Alone (I'm Lonely)

Я справилась.
На следующий день Джослин забирает меня из школы. Я готова бежать или тайком проглотить горсть таблеток, которую стащила утром из шкафчика в ванной, лишь бы избежать визита к Магнусу Бэйну, но Джослин ведет меня в спортивную секцию. Там шумно и людно, из залов доносятся выкрики и глухие удары. Джослин настойчиво предлагает мне «самооборону для девочек» — на стенде с рекламами есть такой предмет, ведет его лощеный красавец, — но я выбираю айкидо, и мы идем записываться.
Моим тренером будет дама лет сорока с усталыми глазами. Ее зовут Эллисон.
— Ко мне через час приходят начинающие, если вы готовы...
Мне нужно домой, нужно заняться поисками Чаши или составлением плана действий. Вместо этого я киваю, опережая возражения Джослин:
— Отлично! Я как раз успею сбегать за формой.
Надеюсь, у Клэри есть удобная одежда.

Первое занятие чудовищно. Новички медленные, Эллисон возится с каждым из них по полчаса, объясняя простейшие вещи. Как встать. Как держать руки. Как падать.
Она заставляет группу пройти кувырками четыре круга.
Для меня это должно быть раз плюнуть.
На втором круге у меня сводит плечо.
— Фрэй, не торопись!
Это становится фразой вечера. «Фрэй, не торопись выполнять прием». «Фрэй, не торопись делать упражнение». «Фрэй, дай телу привыкнуть». «Фрэй, ты не Джеки Чан». К концу занятия я хочу убить этого Джеки Чана, кем бы он ни был.
Выползаю мокрая как мышь. Мышцы нагружены так, что дрожат. Я не помню, чтобы хоть раз в жизни, даже в глубоком детстве, я так выматывалась на тренировке.
Новички, довольные собой, расползаются по душевым кабинкам, а я сижу на скамейке, закрыв лицо руками, и хочу выть.
Я ненавижу это тело. Я не понимаю, как оно двигается. Я не понимаю, как оно реагирует. Я — его — не — понимаю.
Слабая. Неуклюжая. Позорная. Усталость и жалость в глазах Эллисон — как мерзкая грязная вода: мне хочется содрать ее с себя вместе с кожей этой и чертовыми волосами, которые лезут везде и мешают, они постоянно мешают, это просто невозможно!
Я бью по скамье кулаком. И еще раз. И еще, пока злость не выходит из меня вместе с болью.
Потом иду в душ.

Еще один день бездарно потерян. Джослин встречает меня на пороге, ласково гладит по голове — чего мне стоит не сбросить ее руку! — и спрашивает, как все прошло. Потом ужин и домашнее задание, на которое у меня нет сил. Если я надеялась, что тренировка поможет прочистить мозги и у меня появится гениальная идея, как не ждать полгода, чтобы вызвать ангела, то я сильно ошибалась.
Все, что я могу, — упасть без сил и мгновенно заснуть.

— Круто! — говорит мне утром Саймон Льюис на объяснение, почему я плетусь как улитка. — Будешь, как Сакура!
Киваю. Судя по его тону, я должна знать эту Сакуру не хуже, чем Джеки Чана.
— А серьезно, Клэри, зачем ты пошла на айкидо? Ты же даже в школе физру гуляешь!
Я не могу рассказать ему ту же историю, которую скормила Джослин. Он мог быть с Клэри в момент, когда, по моей версии, к ней пристал извращенец.
Бормочу коронное «Да так». И, конечно же, Саймона это не устраивает. Отговорок он не принимает. Ему нужно знать, почему я третий день подряд отмалчиваюсь. Когда я не могу дать ему достойного ответа, он решает, что чем-то меня обидел и просит прощения.
К тому моменту, как мы поднимаемся на крыльцо школы, это перерастает в одностороннюю ссору.
— Так нечестно, Клэри! Не хочешь меня прощать — можно хотя бы сказать, чем я провинился. Что, нет? Ладно, увидимся после занятий. — Он делает все, чтобы немедленно исчезнуть. Это непросто: на крыльце целая толпа, сквозь которую ему нужно пробиться.
Мне жалко Саймона. Я даю ему уйти, потом вхожу сама.
Жалость не мешает мне чувствовать облегчение. Хотя бы на десять минут я могу расслабиться и не думать о том, как себя веду и что говорю.
Бытие Клэри Фрэй очень утомляет.

Без поводыря в лице Саймона я беспомощна. Возможно, будь я выпускницей Академии сумеречных охотников Аликанте, реалии образовательной системы США казались бы мне простыми и понятными, но я обучалась дома, а в Идрисе была от силы раз пять — и все во взрослом возрасте. Поэтому сейчас я стою посреди холла и глупо верчу головой.
Школьный холл — не место для сомнений. В спину меня уже толкает какой-то парнишка с сумкой.
— Прости, не скажешь, где кабинет химии?
— Фрэй, ты что, очумела?! — он разворачивается на полном ходу, и я соображаю, что он в моем классе. Или в параллели? Я точно видела его на одном из занятий. — Пойдем давай, что стоишь-то?
Не знаю, что он подумал о моей внезапной «амнезии»: никаких комментариев не поступает. Когда я прихожу в класс, все места уже заняты, так что мы с этим парнем оказываемся за одной партой. Все занятие он косится на меня, но молчит.
Саймон, сидящий на другом ряду, наоборот, старательно отводит взгляд.
На второй перемене я тоже путаюсь в направлениях и едва не опаздываю к началу урока, но уже к концу дня мне удается разобраться в хитросплетениях предметов и классных комнат. Как обычно: достаточно один раз приложить усилия, и все становится понятно. Без ошибок определив, что последним уроком у меня литература, которая проходит в кабинете 203-А в восточном крыле, я испытываю легкую гордость. Она рассеивается, стоит мне открыть дверь класса. Я вижу с десяток подростков, занятых своими телефонами. Они обсуждают что-то настолько далекое от меня, что это звучит почти как разговор на иностранном языке.
Моя цель — не вписаться в их коллектив, а вернуть свою собственную жизнь.
Занятие я провожу, пытаясь придумать, как мне найти Чашу смерти. Скорее всего, она где-то в квартире Фрэй, но пока у меня не было возможности нормально обыскать даже комнату Клэри — свою комнату, пора привыкнуть называть ее так, — потому что Джослин все время дома, когда я прихожу. Остается надеяться, что это не всегда будет так. Должна же она когда-то зарабатывать на жизнь, а все, что я знаю о примитивных, которые делают это из дома, — они либо редкие гении, либо полные неудачники, живущие впроголодь. Квартира Джослин выглядит небогатой, но вполне сносной, да и вещей у Клэри больше, чем могла бы позволить себе девочка из бедствующей семьи. Так что, наверное, однажды Джослин уйдет в офис или в мастерскую, или куда там она уходит, и у меня будет шанс все перерыть.
Может быть, даже сегодня, надеюсь я, выскакивая из класса. Урок прошел быстро и безболезненно, но учитель почему-то вызывает у меня стойкую ассоциацию с вампиром.
Кстати, Нью-Йорк оказался удивительно тихим городом. Три дня я здесь и не видела ни демонов, ни нечисти. В Чикаго такое точно было бы невозможно, особенно в портовой зоне...
Может, это из-за размеров города, а может, местный Институт работает эффективнее, чем наш.
Нет, вряд ли. Скорее первое, а может, Джослин просто удачно выбрала район, где нет нечисти. Не могут Лайтвуды быть действительно лучше, я же видела их в деле. Александр и Изабель — хорошие ребята, но без царя в голове... Кстати, Изабель же встречается с Саймоном...
Который догоняет меня на школьном крыльце и просит прощения. Кажется, ровно на том же месте, где мы стояли утром.
Без конца поправляя очки, он говорит, что был не прав и зря от меня что-то требует.
Я всегда ужасно глупо чувствую себя в такие моменты. Не знаю, как у других, а мне, когда передо мной извиняются, хочется либо сделать вид, что ничего не произошло и нет причины даже поднимать тему, либо я, сжав зубы, давлю из себя: «Хорошо, спасибо», — и всем очевидно, что я просто не хочу продолжать разговор. Несмотря на то что Саймон выглядит чертовски милым и беззащитным и, кроме того, действительно ни в чем не виноват, у меня нет желания его утешать.
А он ждет ответа.
Юджин бы уже сотню раз сообразил, что нечего тянуть, и перевел разговор на нейтральную тему — он вообще умеет сглаживать впечатление от конфликтов. Мэтт бы — старый Мэтт, не тот святоша, которого мы имеем сейчас, — наверное, успел бы сам обидеться.
Своим поведением Саймон больше всего напоминает Сэм, младшую сестру Юджина, хотя она обычно просто стоит над душой, покуда не добьется своего.
В конце концов я вынуждена сказать Саймону, что все в порядке. После чего он, конечно же, вызывается проводить меня до дома.
Почему-то вот на это ему спросить разрешения в голову не приходит. Как и на то, чтобы болтать со мной всю дорогу, навязчиво требуя внимания к себе и ежеминутно проверяя, действительно ли я его простила. Ему, может быть, кажется, что он деликатен, но в реальности к моменту, когда мы подходим к цели, я по-настоящему раздражена. Он еще и пытается взбежать на крыльцо впереди меня, отчего у входа случается замешательство и толкотня. Все это ужасно неловко и, оказывается, сделано ради того, чтобы придержать мне дверь.
— Ну... — Саймон смотрит на меня вопросительно, одна нога уже за порогом.
— Пока, Саймон.
Последнее, что я вижу, закрывая дверь в подъезд, — это его грустные, как у побитого щенка, глаза.
Совершенно очевидно, что он отчаянно влюблен в Клэри.
Бедная Изабель, не знаю, как у нее с ним после этого что-то может быть...

Я заслужила немного везения!
На мой звонок в дверь квартиры никто не отзывается, и когда я вхожу, то вижу, что вешалка в прихожей пустует.
Джослин нет дома.
Я скидываю куртку, сумку и обувь и быстро обхожу квартиру. Никого. Последней я проверяю спальню Джослин. Здесь я еще не бывала.
Дверь приоткрыта. Я перевожу дух, прежде чем надавить на створку.
Внутри пусто и удивительно просторно. Я представляла себе что-нибудь в духе Идриса: старые тяжелые портьеры, полумрак, пыль, антикварные кресла и комоды. Вместо этого за дверью оказывается помещение с белыми стенами и минимумом мебели. Никаких безделушек, обильно украшающих полки в комнате Клэри, ничего лишнего. Взгляду не за что зацепиться, и его невольно приковывает единственное цветовое пятно — картина на стене напротив кровати.
Я узнаю этот пейзаж. Стеклянные башни Аликанте.
Представляю, как Джослин приводила Клэри в свою комнату, сажала на кровать и, указывая на картину, рассказывала о своей родине. Как большинство коренных идрисцев, она наверняка без памяти влюблена в Город стекла.
Никогда не понимала, почему его так называют. В окне над кроватью я вижу вздымающиеся в бледное январское небо серо-синие небоскребы Манхэттена — вот им это название подошло бы больше.
Я не знаю, когда вернется Джослин, так что времени у меня немного и надо приступать к поискам.
Проблема в том, что в комнате действительно почти ничего нет. Уходит не более пяти минут, чтобы проверить все коробки на полках и ящики в маленьком комоде: ничего предосудительного, кроме нескольких комплектов эротического белья, аккуратно припрятанных в самом дальнем углу.
Нет даже клинка серафимов или стила, завернутого, к примеру, в носки.
Кстати, Джослин из тех женщин, которая носкам предпочитает капроновые чулки. Совершенно не понимаю, как они так могут.
Надежда возвращается, когда в соседнем углу ящика я обнаруживаю старую деревянную шкатулку. Чаша смерти в нее, конечно, не влезла бы, но может, среди содержимого найдется подсказка, где Джослин ее спрятала?
Замка нет, так что открыть шкатулку не составляет труда.
Ее содержимое ставит меня в тупик. Я нахожу прядь светлых волос, перевязанную белой ленточкой, два обручальных кольца и несколько фотографий: Джослин с розовым свертком на руках (фото некачественное, у Джослин изможденный, неопрятный вид, на заднем фоне характерное больничное крыльцо), Джослин, маленькая Клэри и мужчина в очках, (предполагаю, что оборотень, за которого она замуж вышла), и третье, сильно обгоревшее, с парой средних лет в нарядах середины века. Возможно, родители.
Я внимательно изучаю все фотографии, особенно ту, на которой изображены Джослин, Клэри и Люциан, потому что она сделана здесь, в этой квартире. Но никаких подсказок относительно местонахождения Чаши на ней нет, а на обороте только дата стоит.
Проверяю уже саму шкатулку на предмет двойного дна — тоже ничего. Приходится признать поражение.
С некоторым сожалением складываю фотографии обратно, следом — кольца. Странно, что они одинакового размера, еще более странно — что они вообще есть. Нефилимы обмениваются фамильными перстнями, если таковые имеются, или просто рунами брачного союза. Единственная знакомая мне чета, которая носит обручальные кольца, — это родители Юджина. Но по меркам сумеречных охотников они — очень молодой и весьма нонконформистский род.
Взять хотя бы их фамилию — Холл. Когда основателя их рода возносили, а было это сразу после войны Севера и Юга, на черных еще смотрели скорее как на животных, чем как на людей. То, что один из них стал сумеречным охотником, вызвало жуткий скандал, большая часть Конклава отказывалась признавать вознесение. Юджин показывал мне пожелтевшее от времени письмо, в котором его новообращенного предка угрожают тут же лишить рун. Конечно, дальше пустых слов дело не зашло, и все, что сделал Конклав, — это отказал ему в имени, достойном сумеречного охотника.
Потом, спустя лет десять или двадцать, когда первый из Холлов доказал, что не уступает белым нефилимам в храбрости и в преданности делу Разиэля, Конклав опомнился и снизошел до того, чтобы выбрать какую-то из списка заброшенных фамилий. Но мистер Холл отказался: «Я не нуждаюсь в подачках. Холлы берут только то, чего добиваются своим трудом».
Юджин ужасно гордится всей этой историей и с удовольствием рассказывает ее всякому, кто готов слушать.
Я его понимаю и немного ему завидую. Моя семья может похвастаться разве что тем, что нас изгнали в Новый свет еще до Войны за независимость и с тех пор мы очень не любим посещать Идрис.
И то, к кому это слово «мы» теперь относится?
Я понимаю, что сижу на кровати со шкатулкой, о которой мне, вполне возможно, не положено знать, и смотрю на небоскребы Манхэттена. Если Джослин войдет, будет сложно объяснить ей, что происходит.
Я убираю шкатулку, проверяю, что все остальное тоже на месте, и выхожу.

Следующим утром я с ужасом понимаю, что наступила пятница. Это первое, что начинает обсуждать Саймон, зайдя за мной перед школой. Он хочет знать мои планы на выходные.
Вернее, он хочет, чтобы наши планы совпали.
— Пошли к нам на репетицию? Эрик нашел ударника, будем его пробовать. Дашь свое экспертное заключение.
На улице мерзкий ледяной дождь. Я чувствую, что челюсть деревенеет от холодных капель.
— Пошли! А потом можно сгонять в кино, например... В Аркаде скидки, кстати! Билеты по пять баксов, если школьник!..
Ему не мешает ни ветер, ни дождь. Он — как спаниэль. С преданными огромными глазами и смешными ушами.
Я люблю собак. В детстве я привязывала старый амбарный замок к цепочке и ходила с ним, будто со щенком. Юджин, когда узнал, почему-то не стал ржать и очень проникся. Даже предлагал взять какую-нибудь охранную псину, ротвейлера или питбуля, когда я возглавлю Институт.
Но я уже тогда знала, что заводить животных с нашим образом жизни почти невозможно.
Саймон — отличный парень. Чем-то он даже похож на Юджина.
Его проблема в том, что он слишком близок с Клэри. А мне совсем не нужен еще один человек, который будет постоянно смотреть через плечо. Мне и Джослин достаточно.
Наверно, я сравниваю его с собакой, потому что его придется выкинуть на мороз.
— Саймон, — говорю я, — отстань от меня, пожалуйста.
Он останавливается.
— В смысле?
Стоять под ледяным дождем — плохая идея, но мне тоже приходится остановиться.
— Давай больше не будем общаться. — Я не готовилась к этому диалогу заранее, поэтому говорю как есть.
— Клэри, я не понимаю, что?..
— Я не хочу с тобой больше общаться. Извини. Я пойду.
Дождем Саймону залило очки. Пока он их трет, я действительно ухожу.
Оказывается, коротенькие ножки Клэри могут очень быстро двигаться.

Надо отдать Саймону должное, он держится до конца учебного дня. Но к последнему уроку я уже знаю, что у нашего разговора будет продолжение.
Мои мысли заняты тем, под каким предлогом я могу устроить более детальный обыск квартиры Клэри. Тем не менее мне кажется, что я успеваю подготовиться к разговору.
На этот раз Саймон ждет меня у выхода из класса. Это хорошо: дождь за окном только усилился, я не хочу лишнее время стоять на крыльце.
Он пытается выглядеть спокойным, но у него дрожат губы.
Мне правда его очень жалко. Я планирую его довольно сильно унизить. Зато желание общаться у него отпадет навсегда.
Надеюсь. Последние несколько раз, когда я пыталась угадать реакцию на свои действия, я ошибалась.
— Клэри, ты... — он сбивается, поправляет очки.
Я жду.
— Я хочу узнать...
Снова осечка.
— Я не понимаю, почему ты...
На этот раз его прерывает проходящая мимо учительница. Когда он оглядывается, я вижу, что у него блестят глаза.
Не могу больше растягивать это издевательство. Мальчишке шестнадцать лет, так просто негуманно.
— Саймон, ты хочешь спросить, почему я тебя послала.
Дергается.
Я на самом деле такое ужасно не люблю.
— Все просто. Ты постоянно за мной ходишь. Одноклассники считают нас парочкой. — Не знаю, так ли это, кажется, всем плевать, но допустим. — Я понимаю, что ты в меня влюблен, но я хочу иметь возможность найти себе кого-нибудь другого. Ты этому сильно мешаешь. Поэтому мы не будем больше общаться.
Интересно, Клэри вообще понимала, что может сделать с Саймоном? Потому что выглядит он так, будто сейчас задохнется.
— Спасибо за все, что ты для меня делал раньше. — Я не планировала подслащивать пилюлю, но в последний момент мне не хватает силы воли. Меня вообще элементарно разжалобить. — Пока.
Я не остаюсь дожидаться, пока его отпустит и он начнет плакать или попытается меня ударить.
На улице с неба сыплется натуральный лед. Я накидываю капюшон и спешу в сторону квартиры Клэри.
Саймон меня не догоняет.

Убираю полки в комнате Клэри. Джослин опять дома, так что мне ничего другого не остается.
Это самообман, конечно. В комнате Чаши быть не может. Но меня успокаивает сам процесс.
Под стопкой книг нахожу фотоальбом.
Тут не три жалкие фотографии, а целая коллекция. Листаю тяжелые глянцевые страницы. Одни и те же лица повторяются на каждой из них.
Я понимаю, что у Клэри, в общем-то, довольно одинокая жизнь. Когда она приехала в Чикаго в окружении Лайтвудов и Джейса Эрондейла (он приложил много усилий к тому, чтобы все поняли, как его следует называть), мне так не показалось.
Оказывается, у нее было всего три близких человека.
Одного из них я ее сегодня лишила. Конечно, это не имеет значения. Когда я доберусь до Разиэля и он вернет время вспять, все эти события просто не случатся.
Тем не менее.
Надеюсь, мне не придется избавлять Клэри еще и от Люциана.

@темы: оборотни, вампиры, фэйри, фанфик, Город Костей, Орудия Смерти, демоны, Алек Лайтвуд, Саймон Льюис, Джейс Вэйланд, Магнус Бейн, Изабель Лайтвуд, Джослин Фэйрчайлд, Люциан Греймарк (Люк), Клэри Фрэй, Валентин Моргенштерн, нежить