Заявка от McCreation: Алек/Джонатан. Романс/юмор, лучше всего - АУ.
Автор TylerAsDurden
Баскетбольный мяч звенит о об асфальт, когда Алек набивает десять, двадцать восемь, сорок четыре... На шестидесяти он останавливается, подхватывает мяч и прыгает. Кольцо немного дрожит, когда тот закручивается в нем как в воронке, прежде чем пролететь насквозь и отскочить снова к Алеку в руки.
Удовлетворенная усмешка моментально стирается с лица Алека, когда он слышит сухие хлопки с драматичной паузой между каждым. Алек закатывает глаза, берёт мяч под мышку и оборачивается.
На Джонатане костюм. Конечно на нём костюм, скроенный точно по фигуре, облегающий, но в меру, совершенно чёрный, а под ним чёрная же рубашка в тон. Ворот расстёгнут и не обременён галстуком.
— Я думал это не бал-маскарад. Или тебе забыли сказать?
— Ну, если моя пара явится в баскетбольной форме, то им всем придется считать, что это именно бал маскарад, а им не сказали.
Алек собирается ответить, но тут до него наконец доходит смысл слов. Джонатан со скучающим видом изучает баскетбольную корзину, руки сцеплены за спиной, губы сжаты. Алеку хочется сделать шаг вперёд, но он остаётся на месте. Пока остаётся.
Джонатан фыркает. Окидывает его невпечатлённым взглядом.
— Ты бы видел своё лицо, Лайтвуд. Жаль я не захватил телефон.
Он разворачивается на месте, вальяжной походкой идёт до разделяющего участки забора, и прямо так, в своём неприлично шикарном для школьника костюме, перемахивает через него.
— Позер, — цедит сквозь зубы Алек, но Джонатан не оборачивается.
Алек остаётся на площадке пока не забивает ещё десять мячей из различных точек и руки не начинают ныть. И если каждый удар по щиту выходит агрессивнее предыдущего, Алек понятия не имеет почему.
На улице темнеет, и уже от порога дома Алек бросает взгляд на тёмное окно напротив его собственной спальни. Выглядит безжизненно. К чёрту. Алек всё равно не собирался на Зимний бал.
*
Его планы на вечер: душ после тренировки и книга. Лучше не придумаешь, особенно когда в доме из родственников никого и ему доступно хоть немного личного пространства и тишины. Алек заставляет себя улыбнуться, поводит плечами, сбрасывая напряжение.
Горячая вода помогает почти сразу. И так же быстро её эффект сходит на нет.
Алек намыливается с остервенением и не хочет думать, но мысли не уходят по указке. Та самая фишка с «не думай о белом медведе», как по учебнику. Алек сжимает зубы, закусывает губу. Делает только хуже.
Он и Джонатан, как две линии, начерченные по методу Да Винчи одновременно правой и левой рукой — абсолютно противоположные, прочти зеркальные. Злой мальчик по-соседству, воплощение всего, чего Алеку нельзя, на всю жизнь, с самого раннего детства, Джонатан — ходячая катастрофа.
У него наибольшее количество отработок за всю историю школы, и дело не в хулиганстве или тупости, но в том, что он не в состоянии контролировать свой язык или гнев. Хотя есть мнение, что Джонатан на самом деле способен, но попросту считает это ниже своего достоинства. Мнение, которым Алек ни с кем не делится. Джонатан Моргенштерн — разочарование для родителей, пугающий брат-сталкер для младшей сестры. Асоциальный тип и хам. Единственный конкурент Алека в борьбе за лучший учебный рейтинг в их школе. Единственный, чьи насмешки проникают сразу под кожу.
Алек переключает вентиль так, что вода становится обжигающей, с силой трёт волосы, вспенивая шампунь.
Алек Лайтвуд — староста класса; капитан баскетбольной команды; президент математического клуба; пример для подражания; надёжный старший брат; идеальный сын. Мыло с запахом моря не смывает с него ярлыки, в которых так тесно. Не смывает ни одного «должен» и ни одного «хочу».
У Джонатана на шее татуировка — руна из старой книжки, которую, Алек думал, взял совсем незаметно, до того самого дня полгода назад. Пока кое-кто не заявился после трёх дней отсутствия на урок химии, с вызовом глядя в глаза именно ему. «Успокоение гнева». Не было похоже, что руна работала. Тем же вечером Алек вернулся домой, разорвал, выбросил позаимствованную страницу — уклонение, гибкость — тату на самом вызывающем месте, о которой ему так нравилось думать и которую он бы никогда не набил.
У Джонатана взгляд, которым можно обжечься, и улыбка, о которую можно порезаться. У Джонатана руки, которые слишком хочется сжать.
Алек бьёт кулаком в покрытую кафелем стену и тут же отшатывается в испуге. Он в собственной ванной, он совершенно один и некому его осудить, но стыд затапливает его. Напоминает о чем-то другом.
«...моя пара явится в баскетбольной форме» — воспоминания обладают эффектом эха в горах, вьются сродни цепям. Алек снижает напор в душе и осторожно, словно переступает живую ограду, погружается во вчера. В запах курева, который ведёт его по короткому коридору от раздевалок к подвалу. В полумрак кладовки с небольшим приоткрытым окошком под потолком. В возмущение, задушенное желанием посмотреть или прикоснуться.
— На территории школы нельзя курить.
— О. Спасибо, теперь буду знать об этом. Иди, заложи меня, умница Лайтвуд.
— Ты идиот, Моргенштерн, — он вытягивает сигарету из несопротивляющихся пальцев, и она теплая. А руки — холодные. Они делят дыхание и долгий, неправильный, мутный взгляд, и Алек отводит руку потушить сигарету, а потом подносит к губам, вдыхает со вкусом дым. Смотрит с вызовом, затягивается ещё с привычкой, с удовольствием. Если Алек иллюстрация знака «нельзя», то Джонатан — сияющее неоном «можно». И находиться так близко хуже радиационного заражения и также необратимо. Они слишком близко всю жизнь.
Джонатан отбирает сигарету и тушит сам.
Алек знает, что если не поцелует его даже сейчас, то будет жалеть об этом всю жизнь. У него и без того тысяча поводов для сожалений.
Когда снаружи раздаются шаги, они отрываются друг от друга с трудом, и Алек сбегает первым, всегда первым.
— Мистер Ходж! Похоже кто-то курил в подсобке, но сбежал, когда я подошел ближе.
— Это ты, Алек? Ну что. Однажды я всё-таки найду нарушителя. Пойдем, мне пора уже запереть ото всех вас школу.
Из-за спины у Алека не раздается ни звука, но он загривком чувствует взгляд, в том самом месте, где минуту назад чувствовал холодные руки.
Алек выходит, вылетает даже из душа. Касается своих мокрых губ, видит отражение в зеркале, видит свои глаза. «Ты похож на больное животное». Он вытирается и врывается в свою комнату очень быстро.
На вешалке в шкафу висит парадная баскетбольная форма.
*
Маршрут, который он преодолел бы и вслепую: обойти бегонии, через забор, на ветку яблони, до которой уже много лет как не нужно прыгать, осторожно ступить на красную черепицу, два шага, подцепить пальцами неплотно закрытое окно. Не опасаться быть замеченным в этот раз. Он немного обдирает голое колено о кору яблони, но, пожалуй, это будет дополнением образа. Алек ухмыляется.
Джонатан выглядит так, словно не решил улыбнуться ему или метнуть нож. Всё оружие воткнуто в дартс с неузнаваемой уже фотографией Джейса, так что Алек немного расслабляется. Джонатан лежит на кровати прямо в костюме, который, конечно, уже небрежно помялся, делая владельца куда больше похожим на самого себя.
Между ними висит тишина, пролегает несколько метров полумрака комнаты, и это очередь Алека делать ход.
— Ты в самом деле так просто упустишь возможность испортить вечер всей школе? И оттянуть внимание от Джейса и Клэри? — он складывает на груди руки, приподнимает бровь.
Джонатан всё-таки смотрит на него, и глаза его горят недобрым блеском. И чем-то ещё, наподобии гордости, или симпатии, или уязвимости. Алек не успевает разобрать, погружаясь в ощущение губ на своих губах, таких же сухих, жёстких и требовательных, как в воспоминании.
— Они решат что ты мне что-то проспорил.
— И им всё равно придется отдать нам короны.
Алек не такой уж хороший и положительный, но кажется только Джонатан способен это в нём разбудить или рассмотреть. Джонатан — не воплощение зла. И эту тайну Алек унесёт с собой в могилу.