[worldsofCassandraClare]

ЧЕХАРДА (слэш)

Автор: alter-sweet-ego
Фандом: «Орудия смерти» Кассандры Клэр
Пейринг: Алек Лайтвуд/Магнус Бейн, понемножку Изабель, Саймона, Клэри и Джейса
Рейтинг: R за мат
Жанр: ангст, хёрткомфорт
Размер: мини
Статус: закончен
Таймлайн: пост-канон
Саммари: Это не похоже на смерть, но и на жизнь тоже нифига не похоже.
Предупреждения: много Смолякова и Лены. Всё, как я люблю. Смоляков - курсивом, Лена - между строк. А ещё тут спойлеры к пятой книге, ну и пьяные звонки бывшим всегда актуальны.

***

читать

Голубиные перья серебром блестят под ногами, и от них веет осенью даже больше, чем от пожелтевших листьев.

Нет, не веет. Несёт. Смердит.

Листья – всего лишь листья, они падают каждый год, а вот сбитого голубя Алек видит едва ли раз третий за всю свою жизнь.

Будет смешно, если Изабель обнаружит у него раннюю седину – белые пряди перьями по волосам, как опушка крыльев мёртвого голубя. Хотя, если честно, Алеку скорей удивительно, почему седины до сих пор нет.

Не из-за мёртвого голубя, ясное дело.

Это не похоже на смерть. Он думал, что будет нечто подобное, но – нет, нет и ещё раз нет. Он дышит, его грудная клетка поднимается и опадает, он дышит – даже несмотря на то, что лёгкие надрывно хрипят. Он ходит – полтора часа утром и полтора часа вечером, от Института куда глаза глядят, без капли усталости. Он убивает демонов и находит в себе силы кивать, когда Ирина Карстайрс вновь говорит, что у него были бы красивые голубоглазые дети.

Это не похоже на смерть, но и на жизнь нифига не похоже

Саймон – единственный, кто его понимает.

Саймон – единственный, кто его понимает, и иногда Алеку хочется попросить его об одолжении. Немного боли, немного крови, пара укусов, ничего личного, ничего необычного, зато после этого у нежизни будет хоть какое-то оправдание. Вампиры ведь все такие.

Из возможных плюсов – можно будет целый день спать. В гробу.

Саймон сам рассказывал ему эту легенду, а теперь хмурится, если Алек об этом упоминает. Ещё бы. Саймону нет нужды спать в гробу – он неплохо устроился в комнате Изабель.

Алек – плохой старший брат. Алек в это не лезет.


***


- Это просто такое время, - говорит ему Изабель, когда он заявляется домой весь в грязи, крови и нежелании что-либо делать. Грязь отмывается горячим душем, кровь отмывается святой водой, нежелание что-либо делать не отмывается ничем.

Он только что убил Маурин, его – за три минуты до этого – только что убил Магнус, так что ему на всё наплевать.

- Это просто такое время, - неуверенно повторяет Изабель. Она сидит за шторкой и, видимо, опасается, как бы он не наложил на себя руки. - Оно нас лечит. Оно всё лечит, Клэри так говорит.

Алек мог бы ответить, что считать Клэри источником мудрости – глупо. Алек мог бы ответить, что времени у них всегда было и будет в обрез. Алек мог бы ответить, но он, конечно, молчит.

А Изабель продолжает:

- Вы помиритесь. Вам, может быть, просто нужно время… - дальше шум воды заглушает её слова, они выходят невнятные, неслышные, путаются в клубах пара, тонут в гуле внутри его собственной головы. - Если не все равно, где перестать бороться… - медленно, мучительно медленно, до одури многозначительно произносит она, когда Алек наконец выключает воду, и замолкает.

Ему, видимо, следует что-то додумать.

Он додумывает. Ему всё равно, где перестать бороться. Ему всё равно, где бороться, и решительно всё равно, где перестать. Он давно уже перестал. Он не будет бороться. Это бессмысленно.

- Хватит миндальничать, - говорит он, вытягивая руку, и Изабель вкладывает в неё полотенце. - Это пахнет уже стрихнином.

Стрихнин бы ему, наверное, не помешал.


***


- Как же сделать, чтобы всем было хорошо, - Клэри стискивает виски ладонями, забывая, что держит в руках кисточку. Кисточка испачкана в краске, и среди рыжих волос зацветает неровная синяя полоса.

Джейс улыбается и с хрустом откусывает кусок яблока. Он абсолютно и очевидно умилён её непосредственностью, а на то, как сделать всем хорошо, ему абсолютно и очевидно плевать.

Все живы-здоровы – ну, кроме Себастьяна, и остальное его не волнует.

В конце концов, то, что происходит с Алеком, действительно не похоже на смерть. Нечего прибедняться. Хватит выёбываться.

Клэри, правда, другая. Ей почему-то не наплевать. Ей почему-то хочется, чтобы у нежити было равноправие с Нефилимами, у Саймона – возможность взрослеть и меняться, у Люка и Джослин – ребёнок, у Алека – душевное равновесие, а у Изабель – новые туфли.

Если честно, Алек не уверен, что его душевное равновесие в списке приоритетов Клэри стоит раньше, чем эти самые туфли.

Если честно, в его собственных приоритетах равновесия нет. Вообще. Как такового.

Его качает – то ли палуба, как тогда, на том корабле, то ли какие-то дурные качели, когда здесь и сейчас тебе плохо, а через двадцать секунд – ещё хуже. Качели, наверное, перевёрнутые или просто сломались, потому что до «хорошо» они никогда не дотягивают.

Может быть, никакого «хорошо» и вовсе не существует. Да, наверное, именно так. Магнус забрал это «хорошо» с собой. Унёс на кончиках пальцев – дрожащее, потрескивающее синими огоньками, тёплое и живое. Унёс, ушёл, только его и видели.

Унёс, ушёл, а потом бросил под колёса и раздавил, как зазевавшуюся глупую птицу, и теперь от «хорошо» остались только ошмётки, кроваво-грязно размазанные по асфальту.

Это противно. Более того, это мерзко достаточно, чтобы не думать, что дальше.


***


- Чего ты от него хочешь? – Изабель злится и хлещет его по щекам. Пока ещё руками, кнут сиротливо стоит в стороне, кнут на родного брата никогда не поднимется, но её рук Алеку мало.

Хочется ощутить реальную боль. Именно ради этого он каждый раз лезет в самую гущу, но почему-то выходит отовсюду целым и невредимым.

Ну, как целым… Если снаружи не видно, что внутри всё разорвано и перемешано с грязью, то вроде как всё в порядке, ведь так?

- Алек, пожалуйста, прекрати, - её голос падает до шёпота, и Алек пытается понять, о чём вообще речь.

В руках у Изабель – телефон.

Алек щурится. И вспоминает.

…Привет, я отцовский виски, меня зовут Джонни Уолкер, и мне кажется, что ты слишком давно не звонил своему бывшему. Что? Тебе не нравится это слово? Извини, малыш, но не то, что бы меня это волновало…

- Чего ты от него хочешь?

Алек мог бы ответить просто «Его», но это так глупо, что просто тошнит (хотя, может быть, тошнит не от этого, а во всём виноват Джонни Уолкер и его жгучая, хватающая за горло горькая правда). Алек мог бы ответить, что «Ничего», но это очевидная ложь. Алек мог бы ответить, но Алек, конечно, молчит.

Изабель не отступает.

- Если хочешь знать, нашей матери это бы не понравилось.

Алеку и самому не нравится, но кто его спрашивает? Он безразлично пожимает плечами и запрокидывает голову, опираясь затылком о стену. Алек надеется, что Изабель развернётся на каблуках и просто уйдёт. Хлопнет дверью на прощание – так, что во всём Институте жалобно задребезжат стёкла, а мутная вода из рисовального стаканчика Клэри выплеснется на белую скатерть, или скажет что-нибудь гадкое, но всё равно уйдёт.

Только Изабель не уходит.

С всхлипом она опускается перед ним на колени.

- Сколько можно? – спрашивает Изабель, даже не пытаясь вытереть слёзы. – Люди встречаются, люди влюбляются, люди расстаются, люди оправляются после этого… Это нормально. Так со всеми бывает.

Алек немного не понимает, себя она пытается убедить или его, поэтому ничего не говорит. Он не двигается, не меняет своего положения и, кажется, почти что не дышит.

- Хочешь, я выкраду его и принесу тебе?

- Нет, - а он, оказывается, сильно охрип.

Магнуса невозможно украсть. Хотя бы потому, что никто не знает, куда он подевался. Магнус Бейн не хочет этой войны – и Магнус Бейн в ней не участвует. Единственное, что заставляло его сражаться, предало его и теперь бесчувственным куском льда сидит на холодном полу, сжимая в руках телефон и слушая Изабель.

Вызовы всё равно идут – идут в никуда, и Изабель тоже не останавливается:

- Я правда могу. Хочешь, отрежу у него прядь волос?

Если бы всё было так просто. Алек качает головой. Качели доходят до отметки «просто пиздец», внутри всё сводит – вспышка боли, судорога от горла по позвоночнику, идея заснуть в гробу становится особенно привлекательной.

Ещё привлекательней, чем обычно. Если такое возможно.

- Нет, - говорит он, когда понимает, что Изабель на полном серьёзе ждёт, чтобы он что-то ответил.

Её глаза горят нездоровым блеском.

- Хочешь, я принесу тебе его кровь в пробирке?

Алек пытается улыбнуться. Это же просто абсурд. Мимолётных подачек хватает на время, но не навсегда, и ничто из того, что предлагает сейчас Изабель, живого и настоящего Магнуса никогда не заменит. Всё это понимают.

У Изабель остаётся только шантаж.

- Если ты не прекратишь, я буду плакать и топать ногами, - сквозь слёзы говорит она.

- Ты уже, - указывает Алек.

Её это не смущает.

- Тогда я выпрыгну в окно.

- Там два этажа.

Но надежды свернуть всё-таки шею, это, в общем-то, никогда не отнимет, но только у него, а не у Изабель.

- Нашей матери это бы…

Алек не выдерживает:

- Мне это тоже не нравится.

Больше он ничего не говорит, просто успокаивает Изабель. Бессмысленно заверять её, что всё будет в порядке, потому что он не умеет врать, а в порядке точно не будет. Во всяком случае, с ним. В итоге Алек просто гладит её по голове, их одинаково чёрные волосы перемешиваются между собой, щекочут шею и лезут в рот, и щёки у Изабель мокрые-мокрые, а всхлипывает она неумело.

Отсутствие практики.

- Время лечит, - тихо говорит она уже потом, на пороге.

- Время лечит нас, чтобы мы себя убивали, - отвечает Алек в закрытую дверь. Ничего личного, просто красивая фраза.


***


Глядя на мёртвого голубя, Алек думает, что нужно купить Джейсу яблок.

Алек понятия не имеет, как две этих вещи связаны между собой, но, в конце концов, почему бы и нет. Купить Джейсу яблок и поговорить с Саймоном (а Магнус вечно забывал его имя, называл то Шелдоном, то ещё как-нибудь – специально, наверное). Саймон, конечно, в сто первый раз откажет, и в сто второй, и в сто третий, но Клэри говорит, что вода камень точит.

Алек мог бы сказать себе, что считать Клэри источником мудрости – глупо. Алек мог бы сказать себе, что Саймон не согласится, даже когда количество просьб перевалит за полмиллиона. Алек мог бы сказать себе, но ему не хочется разговаривать.

Сизые перья. Жёлтые листья. Осень. Лето спустили в Ад, бросили горсть земли. Себастьян тоже в Аду, и больше ничего осталось, никакой войны не осталось, и Магнус, наверное, мог бы вернуться в свой Бруклин – если бы захотел. Но он не захочет.

Каждый день Алек ходит – полтора часа утром и полтора часа вечером, ровно три часа на то, чтобы рассказать самому себе, какой ты подонок, насколько ты всё испортил и как ты ничего не достоин. Алека не волнует, что в обычное время он занимается тем же самым. Алека вообще ничего не волнует, у него в Институте припрятано полбутылки старины Джонни, а ноги сами несут его к знакомому зданию.

Ну, как «несут»… Он медленно обходит кровавую кашу, присыпанную серыми перьями, и – да, дальше сами несут.

Ключ, который он до сих пор носит на шее, обжигает ключицы. Знакомое окно распахнуто и радужные шторы полощутся на ветру.

Алек сглатывает. У него дежавю. Страшенное дежавю, огромное, как высший демон, и такое же злое. Оно кусается, оно сворачивается вокруг шеи, оно колет глаза раскалёнными иглами, оно пробирается в лёгкие и дико, дико, дико мешает дышать. И ещё – колотится в висках, мешая сосредоточиться.

Глупо, но он до сих пор помнит, сколько ступенек отделяют дверь подъезда от двери в пентхаус Верховного Мага.

Бессмысленно, но он преодолевает их как можно быстрее.

Ключ, который обжигает подушечки пальцев, до сих пор подходит к замочной скважине. Только петли теперь немного скрипят, но это не страшно.

- Александр? – Магнус оборачивается из тёмной прихожей, и Алек на миг удивляется, а потом замечает, что тот стоит перед зеркалом, а значит, всё видит.

Удивлённый голос действует отрезвляюще. Алек тут же вспоминает, что кровавую кашу, присыпанную перьями, в живого и невредимого голубя никакими заклинаниями не соберёшь, а яблоки для Джейса продаются совсем в другой стороне, и вообще, если попросить Саймона в пятьсот тысяч первый раз, то почти наверняка что-нибудь выгорит.

- Я… - чувствуя себя идиотом, говорит он. – Не знаю, что на меня нашло. Забудь. Я сюда не приходил… Ничего не было. – Может быть, он пытается убедить Магнуса. Может быть, самого себя. - Не было ничего, и - ничего! - ничего ничего не значит.

По крайней мере, это звучит как подходящий девиз для спасения. Только Алеку почему-то всё равно не уходится. Не спасается. Не спасётся?

А у Магнуса круги под глазами и нехорошие складки у губ.

- Я от него избавился, - невпопад говорит он, и Алек в панике думает про Главнейшего Мяо. Магнус нерешительно уточняет: - От бессмертия, я имею в виду.

И на этот раз Алеку очень даже хочется не молчать, но в голове нет ни одного нужного слова. С другой стороны, слова тут и не нужны.

Главнейший Мяо трётся об ноги, от Магнуса пахнет сандалом, ключи возвращаются на шею – на своё место. Всё возвращается на своё место: губы к губам, тела – к канареечным простыням, качели – к диапазону от «хорошо» до «замечательно».

И вот это уж точно не похоже на смерть, и на жизнь нифига не похоже. Это лучше, во много раз лучше.

А яблоки для Джейса можно и наколдовать.


Fin~